В декабре в Хабаровске состоялось открытие Года театра в России, объявленного Президентом РФ. В составе команды Комсомольского-на-Амуре драмтеатра в торжественной церемонии принимал участие и актер Евгений БАДУЛИН, получивший только что высшую актёрскую квалификацию — ведущий мастер сцены.
Мы помним его жуликоватого Хлестакова, отчаянно пьющего Незнамова в спектакле «Без вины виноватые», пылкого испанского дона со шпагой, помним его сальто с места в «Мнимом больном» и безумные кульбиты в «Тётках». Ему на сцене подвластно всё — от любовного лепета до блатного распева. Предлагаемое читателю интервью с актёром, который репетирует сейчас роль Чеширского кота в спектакле «Алиса в стране чудес», наверняка повысит общее предновогоднее настроение.
— Женя, за четыре минуты можешь рассказать историю своей жизни настолько подробно, насколько это возможно?
— Да ни за что! Подробностей и на четыре часа хватит, а уж самих историй — вообще на всю ночь. Просто так актёры устроены — подмечать что-то в жизни и складывать в копилочку. Где-то да пригодится, всплывет… Опыт называется.
— Ой-ой-ой, прям опыт-опыт. Тебе годков-то сколько? Ты ж молодой совсем.
— Мне уже тридцать. Или ещё только тридцать? ЕЩЁ только девятый сезон в театре. Или УЖЕ? Девятый сезон в театре — не такой уж и юнец. Кое-что повидал. Кое-что усвоил.
— Как всё начиналось?
— Сначала была театральная студия в Доме пионеров, потом — наш знаменитый прославленный «Пилигрим». Мои театральные родители — Лариса Гранатова и Дмитрий Баркевич. Далее — Дальневосточная государственная академия искусств (ДВГАИ). Никто из моих родственников никогда не имел отношения к творческой профессии, я первооткрыватель. Отец — работяга, мама — бухгалтер. Отец вообще был очень-очень против. Не хотел меня во Владивосток, в академию, отпускать, сильно пришлось с ним поссориться тогда. Зато теперь, когда его спрашивают: «А вот мы в спектакле видели — Бадулин. Это не из родственников ваших?». Он отвечает, всегда громко: «Это сын мой». Гордится. И я в лепёшку расшибусь, чтобы он гордился и дальше.
— Женя, а жена? Дети?
— Холост. Увы.
— Что, неужели поклонницы толпами не преследуют тебя?! Я удивлена!
— Главным моим поклонницам по девять лет. Когда после спектаклей-сказок подходят с букетами — ми-ми-ми прямо сплошное.
— Нет, а девушки-то какие тебе нравятся?
— Разные. Главное, чтоб человек был хороший.
— Но давай к серьёзному. Как ты думаешь, театр — это развлечение, отдых или нечто большее?
— Театр — он живой. Это же подключение к переживаниям, мы приходим в театр в первую очередь за живой эмоцией. Театр фантастичен, аллегоричен, это и развлечение, и познание. И он всегда праздник. Нет праздника — нет спектакля.
— Каково наибольшее достижение в жизни? Что вспоминается с особым удовольствием? Что, наоборот, не сбылось?
— Очень я доволен присвоением мне высшей актёрской квалификации — ведущий мастер сцены. Это почётно, здорово, очень рад. Можно было бы, конечно, и «великий» и «верховный», но… (хохочет). Из особенного — роль в спектакле «Кароль» по Мрожеку. Лариса Гранатова ставила. Интересно было работать. А вот в «Варшавской мелодии» очень хотелось сыграть, просился, клянчил прямо у Ларисы сильно эту роль. Но не случилось. Пока.
— Зато случилось, причём неоднократно, твоё знаменитое сальто с места, которое так украсило некоторые постановки.
— Ну, в душе-то я акробат. Режиссёру иногда требуется внести в действие смелость, драйв, динамику и определённый темпоритм. Так что да, стараюсь оставаться в форме.
— Такая крайне отрицательная эмоция, как зависть. Часто ли подвержен приступам?
— Зависть — она просто необходима, это ж пламенный мотор актёрства. Когда она белая, конечно. Я вижу: о, чувак играет лучше меня, чёрт возьми, почему? В чём дело? Почему он может, а я нет? Я тоже должен мочь!
— Есть ли у тебя кумиры в искусстве? Вспоминая великих, кого бы пригласил в гости на обед?
— С Безруковым бы поговорил по душам. Талантлив до невозможности. Или с Евгением Мироновым…
— Кота Чеширского сейчас будешь играть. Вот интересно, какие актёрские инструменты надо задействовать, чтобы в Кота превратиться?
— Ну, я говорю, как Кот, двигаюсь, как Кот. Вот так…
(И он замурлыкал(!!!)
И тут, безо всякой сцены и софитов, прямо в гримёрке, где мы разговаривали, своим глазам не веря, я обнаружила УЛЫБКУ ЧЕШИРСКОГО КОТА…
— Кто это там, за кулисами, в кустах? — робко поинтересовалась я.
— Чудеса, — ответил Чеширский Кот (то есть Женёк Бадулин, вы поняли).
— А что они там делают? — спросила я, слегка покраснев.
— Как и положено чудесам — случаются.
— Если бы ты мог проснуться в первое новогоднее утро и случилось бы чудо — ты приобрёл бы в подарок какое-то новое качество или способность, то какую бы хотел?
— Петь. Не то, чтобы я любил петь, нет. Мне даже стыдно петь, я чувствую, что смешон, когда пытаюсь. Но надо, надо. Было бы, конечно, здорово проснуться 1 января — и обнаружить вдруг, что поёшь, как Карузо. Но это нереально. Очень много надо приложить усилий, чтобы научиться. Петь — это трудно, но я планирую преодолеть все препятствия.
— Давайте теперь не про планы, а про мечту. Если бы хрустальный шар под новогодней ёлочкой мог бы предсказать судьбу, что бы ты хотел узнать?
— Когда женюсь.
— Ну, в будущем году вознестись тебе на крыльях хихикающих ангелов. Или Чеширских котов. Кстати, у них бывают крылья?
Татьяна ЧАНОВА
