Немецкая литература вряд ли хорошо знакома российскому читателю. Мало кто сможет припомнить кого-то, кроме Ремарка. А уж среди представителей сценического искусства Германии вообще трудно кого-то вспомнить. Так что спектакль «Добрый человек из Сезуана», поставленный по пьесе Бертольда Брехта, казался действительно чем-то новым, неизведанным, по крайней мере для театралов Комсомольска.
Но обо всём по порядку. Комсомольчане уже знают, что в нашем городе проходят показы спектаклей в рамках национальной театральной премии «Золотая маска». Один из них нам привёз Московский театр имени Пушкина – пьесу Бертольда Брехта «Добрый человек из Сезуана» поставил режиссёр Юрий Бутусов.
Говоря кратко, это вариация на тему доктора Джекила и мистера Хайда. Но если доктор Джекил поселил в своём теле жестокого Хайда в научных целях, то в «Добром человеке из Сезуана» один и тот же персонаж, устав быть добрым для всех, становится добрым лишь к себе, а значит полной противоположностью своей первой половине.
Что же это за добрый человек такой? Это проститутка Шен Те. У неё одна беда – полная неспособность кому-то в чём-то отказывать. Из-за этого все пользуются её добротой, поэтому дела женщины весьма плохи в экономическом плане. Оказавшись на грани разорения, Шен Те даёт ночлег странной девушке. Девушка же оказывается не просто представителем потусторонних сил, а настоящим богом. Переночевав у Шен Те, она оставляет ей неплохую сумму денег, на которую вчерашняя проститутка покупает табачную лавку. Похоже, дела вот-вот поправятся, но врождённая доброта приводит к тому, что и это скромное богатство уходит на помощь окружающим. И тогда на сцене появляется двоюродный брат Шуи Та – настоящий делец. Он жесток, прямолинеен, знает, чего хочет. Убедив жителей Сезуана, что его сестра уехала по делам, Шуи Та берётся за поправку дел, и скоро добивается своего.
Сами горожане не видят подвоха, но чувствуют, что Шен Те им не хватает. И она возвращается, задвинув «брата» на дальнюю полку. Всё приходит к прежнему укладу – девушка снова творит добро и даже спасает от самоубийства безработного лётчика Янг Суна, в которого потом влюбляется. А он, следуя законам жанра, показывает себя вероломным прощелыгой.
Конечно, от полного краха ситуацию спасает время от времени появляющийся Шуи Та. Его последний приезд оказывается самым длительным и самым эффективным. Но добрый человек в костюме мерзавца – слишком тяжкий труд, слишком противоречивая натура. Любовь к Янг Суну у Шен Те в образе Шуи Та проступает даже через эту цельнометаллическую оболочку. Причём не только психологически, но и вполне явственно, как и положено в условиях особенностей человеческой анатомии. И если беременность женщине удаётся скрывать, объясняя растущий живот хорошим питанием Шуи Та, то когнитивный диссонанс в его сущности становится заметен даже окружающим, и вот тогда…
Впрочем, стоп, что это я? Знаете, как заинтриговать человека? Завтра скажу…
Пьеса изобилует разными странными персонажами. Вот, например, уже упомянутый бог – почти бессловесная личность, незримо для действующих лиц присутствующая во всех сценах. Но мы-то, зрители, его всё равно видим. Он произносит свой текст лишь в конце спектакля, отвечая главной героине на непростые вопросы. Но ответы у него какие-то… Как будто умывает руки и отдаёт судьбу Шен Те ей самой. А потом уходит вместе с продавцом Вангом. Это ещё одна странная личность, также появляющаяся на протяжении всей пьесы. Ванг бедный человек, инвалид, постоянно терпящий лишения и издевательства от более благополучных горожан. Но он просто души не чает в Шен Те, и всегда восхищается её добротой. Однако Ванг не так прост, как кажется. В конце пьесы инвалид оказывается судьёй, его речь и движения исправляются, теперь это вполне внешне благополучный мужчина, кидающий страшные обвинения.
Вас, наверное, удивили странные, совсем не немецкие имена героев. Всё очень просто – действие из Германии Брехт перенёс в Китай. Даже первый вариант пьесы назывался «Добрый человек из Сычуаня». Почему он это сделал? Толком объяснить это не смогли даже артисты театра имени Пушкина. Впрочем, это не так важно.
Что же важно? Исполнитель роли Ванга Александр Матросов во время интервью сказал мне: концепция спектакля такова, что многие уходят сразу после антракта. Это меня слегка насторожило и даже задело. Надо сказать, действительно поначалу всё озадачивает. Музыка, обилие на сцене героев, в значимости которых трудно разобраться, странные символы, какие-то мешки, сыплющийся с небес рис вместо дождя. И зонги… Это речевые вставки, небольшие интермедии, которые исполняют все значимые герои Брехта. Беда только в том, что они на немецком языке, поэтому их трудно понять. А первый зонг, исполненный Вангом, вообще навеивает тоску и безысходность.
Это привело к тому, что самый последний ряд на балконе опустел сразу, как только начался антракт. Говорят, некоторые театральные деятели специально добиваются такого эффекта, желая подчеркнуть элитарность театрального искусства и конкретно их постановку. Но я не таков, подумал я, и… остался.
Второй акт, наконец, начал раскрывать всю глубину пьесы. И даже два зонга – самые важные – здесь были уже на русском языке. В первом Янг Сун показывает разочарование в своей избраннице, и это действительно ключевой момент. Не зря в спорах с режиссёром исполнитель этой роли Александр Арсентьев «отвоевал» право «разочаровываться» на родном языке. Зонг Янг Суна – один из самых важных моментов спектакля.
Второй «русский» зонг принадлежит главной героине. Настоящая исповедь с надрывом, с реальными терзаниями и самообвинениями, просто выворачивание души наизнанку.
Что ещё отличает этот спектакль? Живая музыка! На сцене присутствует ансамбль, играющий на сугубо акустических музыкальных инструментах. А пианист здесь играет ключевую роль. Именно под звуки фортепиано звучит зонг Шен Те, и именно этот дуэт создаёт фортиссимо, рвущее душу вчерашней проститутки на клочки во время исповеди.
А ещё в спектакле танцуют. Причём практически все герои.
Да, спектакль сложный, тяжёлый, но не настолько, чтобы с лёгкой душой покидать зрительный зал. Особенно если учесть, что в пьесе никто не погибает, а финал можно считать достаточно оптимистичным, хотя и довольно неопределённым.
Однако самое неприятное оказалось в том, что практически на протяжении всех трёх часов, что длится пьеса, в зале то и дело раздавались звонки телефонов, как проявление неуважения к труду артистов. И даже во время антракта те зрители, кто не пошли в буфет, а остались в зале, тут же ощетинились своими гаджетами. Поверьте, с балкона, где я смотрел спектакль, это отлично видно.
Тем не менее те, кто не ушёл домой, а досмотрел до конца, высоко оценили немецкую драматургию, помноженную на работу русского режиссёра. Как бы то ни было, мы умеем оценить высококлассную театральную работу. Когда отрываемся от своего телефона…
