Мы не раз публиковали на своих страницах различные исторические материалы, однако самые ценные и интересные получались тогда, когда их источником были не архивные данные, не цитаты из книг, а реальный свидетель событий. Вот такой свидетель истории нашего края однажды сам появился в редакции.
Владимир СУФИЛИН в Комсомольске оказался по инициативе дочери, которая приехала сюда на работу, да так здесь и осталась. А когда родители совсем состарились, настояла на их переезде в наш город. Сам же Владимир Петрович родом из села с экзотическим названием Самоорловка, что в районе Хабаровска, где-то в окрестностях нынешней Волочаевки.
— Мне очень нравится Комсомольск, — говорит Владимир Петрович. — Красивый город. Ровный, с широкими улицами, с зеленью. Но всё впечатление теряется, когда идёшь мимо памятников Ленину, Кирову, Калинину. Где Ельцин, первый президент России? Где Пушкин? Нету!
Нелюбовь Владимира Петровича к символам советской эпохи вполне понятна — его отец был репрессирован в 1937 году, когда самому герою очерка был всего год. Но предпочитает рассказывать он с самого начала, с деда.
В Хабаровск через Африку
Мать Владимира Суфилина Евдокия Тимофеевна – коренная украинка. На Дальний Восток приехала с родителями в период массового переселения сюда российских крестьян. Причём родилась во время путешествия прямо на пароходе, который шёл в наши края южным морским путём, то есть через Суэцкий канал и вокруг Индии. Из Владивостока семья добралась до окрестностей Хабаровска.
— Они основали деревню Духовскую. Дед Тимофей организовал хозяйство – построил дом, завёл четырёх коров, двух лошадей. И сам он и трое его сыновей были очень трудолюбивыми людьми, их хозяйство процветало. Излишки продукции продавали китайцам, благо до границы было рукой подать. Из Китая везли материалы – шёлк и ситец.
Но в 20-х годах в эти края пришёл Тряпицын, который устроил грабёж и расправы с белогвардейцами и сочувствующими. Тогда и кончилась хорошая жизнь. Большая часть семьи бежала от террора – кто во Владивосток, кто в Китай. Остался дома дед да кое-кто из детей.
Евдокия в конце концов устроилась работать в колхоз. Будучи неграмотной, занималась полевыми работами. Там и познакомилась со своим будущим мужем Петро. Пётр Кондратьевич тоже был приезжим украинцем, но судьба его была так трагична, что пришлось скрывать прошлое. Никто толком не знал – то ли он вербованный, то ли ссыльный. Так или иначе, а работать в колхозе он смог устроиться только пастухом. Вот эта работа его и сгубила. В 1937 году скотным кнутом он случайно повредил скульптуру Сталина и был арестован. Судьба его до сих пор неизвестна. Кто-то потом передал весточку, что умер Пётр Кондратьевич через год после ареста от невыносимого труда в Комсомольске-на-Амуре в одном из лагерей Амурлага.
Смерть от японского ножа
До ареста Петра родители жили в селе Зеленопольском — рядом с железнодорожным мостом через Тунгуску, левого притока Амура. Этот мост в тех местах был в диковинку, его строительство привлекало внимание местных жителей. Правда, взрослым некогда было смотреть, поэтому на стройку бегали дети. Вот на их глазах мост пережил все стадии возведения. Сначала построили просто деревянный, потом его распилили, и на его место встал металлический железнодорожный.
— Мой старший брат Алексей в начале 30-х, когда ему было всего лет 10, вместе с пацанами любил бегать смотреть на строительство моста, — рассказывает Владимир Петрович. — Он тогда впервые увидел заключённых на работе и потом рассказывал о своих впечатлениях. Вижу, говорит, заключённые снуют туда-сюда с тачками, набирают гравий и везут на площадку. И вдруг один остановился, стоял-стоял минут пять и упал. А те, что мимо бежали, просто в сторону его оттащили, чтобы не мешал, и снова за работу. Потом подошёл бригадир, погрузил безжизненное тело в тачку, довёз до котлована, сбросил тело туда, и его засыпали.
Много позже Владимир Петрович сам побывал на том месте. Осмотрел его, но не нашёл ничего, кроме старой тачки и железных обручей. Потом уже узнал, что заключённых кормили в основном солёной рыбой, потому и много обручей — они остались от разбитых бочек, в которых хранили рыбу.
Кстати, Алексей, как и отец, не дожил до войны. Его забрали в армию в пограничные войска. Однажды группа японских диверсантов перешла границу и напала на заставу. Ножами японцы зарезали всех, кого нашли в казармах. Прямо во сне. Алексей прослужил в армии всего месяц…
«Тошнотики» и другие
Владимир Суфилин пошёл в школу в 10 лет, то есть в 1946 году. Как он сам рассказывает, ни обуться, ни одеться было не во что. Но выручали военнопленные японцы. Им в белых мешках возили рис и другие крупы. Когда мешки опустошались, японцы отдавали их местным жителям. Мать собирала их, распарывала, получалась ткань, из которой шила штаны и рубашки. Штаны красила собранными в тайге волчьими ягодами, получался необычный буроватый цвет. Зато рубашка сияла рисовой белизной.
— Когда я пошёл в первый класс, на мне были ботинки 39-го размера, — вспоминает Владимир Петрович. – Их нам отдал солдат, который охранял японцев. Он увидел меня босоногого, подозвал мать и вручил ей свою старую обувь. Но я ботинки берёг, всё равно до снега ходил босиком. И вот идёшь в школу, трава от инея вся белая, а вслед за тобой остаётся зелёный след. Переходишь на дорогу, а на ней грязь за ночь замёрзла, и ты ступаешь, как по иголкам.
Ещё одно детское воспоминание – «тошнотики». Время было голодное, продуктов очень мало, поэтому изворачивались, кто как мог. Особенно весной. Когда совсем было невмоготу, дети ходили на картофельные поля и там выкапывали старые клубни, оставшиеся с осени. Вот они и назывались таким смешным и тревожным словом. Конечно, картошка сплошь была подгнившей, но деваться некуда, приходилось готовить сомнительное блюдо – изнеё мать жарила лепёшки, и дети ели их.
Выворачивай карманы!
Выучившись в ремесленном училище, Владимир стал рулевым и устроился работать в Амурское речное пароходство. В этот период ему и довелось впервые познакомиться с Комсомольском-на-Амуре. Правда, оно оказалось не самым приятным.
— Я в 1950 году работал на грузопассажирском пароходе «Сталин». Он ходил от Хабаровска до Николаевска. Как-то раз мы разгружались в Комсомольске, и я решил пройти по городу. Иду по Пионерской улице. Вокруг тишина, ночь, жителей не видно. Дошёл до парка «Судостроитель» и повернул обратно. Вдруг ко мне подходят два парня, поставили нож к животу и говорят: «Выворачивай карманы». Я так и сделал. Но карманы оказались пусты. Тогда они обратили внимание на мои часы «Победа». Забрали их и говорят: «Шуруй туда, откуда пришёл!». Я как бросился бежать и остановился только у парохода. Мне уже потом сказали, что не стоило ходить здесь по улицам ночью – город-то бандитский.
Мы уже публиковали письмо, в котором наш читатель приводил одну из историй появления острова Тарасова, что напротив речного вокзала, согласно которой в этом месте якобы затоплена баржа, ставшая центром концентрации песчаных масс. Но у Владимира Суфилина своя версия возникновения этого объекта на Амуре. Согласно ей, там под лёд сбрасывали трупы умерших заключённых в 30-40-х годах. Вот над этим скоплением тел якобы и стал собираться песок, который к 1950 году образовал целый остров. Так это или нет, сегодня уже никто точно сказать не может.
Под командованием женщины
Следующим пароходом, на котором довелось работать Владимиру Петровичу, был «Ильич». Но самое интересное в нём было то, что капитаном «Ильича» была женщина – Зинаида Савченко. После этого судна был пароход «Коминтерн». Не тот, который вместе с «Колумбом» привёз комсомольцев строить наш город, а новый. На тот момент он считался самым красивым судном в Амурском речном пароходстве.
— Вот, кстати, почему так пароходы называли у нас – «Колумб» и «Коминтерн»? – удивляется Владимир Петрович. – Кто нам этот Колумб? А почему было не назвать пароход именем Лазарева или Белинсгаузена?
Четыре года проработал в Амурском речном пароходстве Владимир Суфилин. Ну а потом, как говорит сам герой истории, женская рука взяла его за шиворот и женила, заставив распрощаться с флотом и стать деревенским столяром. О чём он ни капли не жалеет. Видать, это была та самая любовь, из-за которой готов бросить даже дело по душе.
Заканчивая рассказ, я, пожалуй, вернусь к самому его началу — к признанию Владимира Петровича в любви к этим краям. Несмотря на трагичную судьбу семьи, этот человек по-настоящему ценит свою родину. Это видно и по тому, как ему хочется, чтобы больше было памятников русским исследователям Дальнего Востока, нашим писателям и поменьше – политикам. И кажется мне, что вот с такого регионального патриотизма и начинается любовь к своей стране – к земле и людям в первую очередь.
