Сегодня в нашей рубрике – день прозы. Представляем вашему вниманию рассказ Лидии СМИРНОВОЙ, члена Российского союза писателей (РСП), Хабаровского регионального отделения РСП, Приамурского географического общества, Комсомольской-на-Амуре общественной писательской организации им. Г.Н. Хлебникова, лауреата национальной литературной премии РСП «Писатель года» (2019) с вручением памятного знака «Серебряное Перо» в основной номинации.
(По воспоминаниям моей мамы Прасковьи Григорьевны ФРОЛОВОЙ)
Город Воронеж, 1942 год.
Стояло жаркое лето.
1.
Война, казалось, была где-то далеко и почти не коснулась этих мест. Но горожане знали, что немец наступал быстро. Он шёл к Дону, к их родному городу.
И город готовился к встрече с врагом. Начались необходимые работы по эвакуации и уничтожению крупных предприятий и учреждений. Шла усиленная мобилизация бойцов на фронт. Медленно, но неуклонно заканчивалась спокойная мирная жизнь. Росло напряжение среди гражданского населения. Некоторые семьи покидали родные места, более практичные горожане скупали продукты, соль, мыло, спички, делая долговременные запасы.
Но в основном люди не верили, что война будет долгой и что враг придёт в город, наивно предполагая далёкое расположение фронта, и говорили между собой: «Немец далеко… немец ещё далеко…»
В то же время по городу тихо полз слух о знамении, предвещавшем, как в древние времена, тяжёлые народные испытания. Как будто какой-то человек около села, среди полей, встретил странно одетую женщину. Она медленно шла по тропинке ему навстречу, печально было её иконописное лицо, и пророчески звучали слова, которые она произнесла затем. Женщина протянула к человеку крепко сжатые в кулаки руки и спросила его: «Ты знаешь, что у меня здесь?» – а когда услышала его отрицательный ответ, раскрыла правую руку. На ладони лежали крупные зёрна зрелой золотой пшеницы. Человек удивился величине злаков – так они были велики. Тогда женщина разжала свой левый кулак. В руке была кровь, она всё прибывала и прибывала, стекая с ладони на землю. Изумлённый человек молча смотрел на женщину, а она сказала: «Так вот, скоро здесь будет богатый урожай зерна и будет большая битва». Он не успел ничего спросить, но женщина обошла его и исчезла, как и не было её. Только на земле остались капли обронённой с её ладони крови.
Слух передавался от семьи к семье, и старые люди говорили, что это знамение предвещало длинную кровавую войну. Все слушали фронтовые сводки, ждали весточек от своих отцов, братьев, соседей, защищающих их там, на полях сражений…
В то же время город ещё старался вести мирную жизнь по заведённому ранее порядку. Взрослые, как обычно, каждый день отправлялись на работу и были заняты будничными делами, школьники, отдыхая на каникулах, ходили в кино, в цирк, гуляли в парках. Люди ели мороженое, смеялись, назначали свидания, влюблялись. А беда была уже рядом. Скоро горожане увидели военный цвет ночного неба на западе – зарево от пожаров, но всё ещё считали, что немец далеко… Но беда пришла раньше, чем предполагали, ночью, и всё привычное рухнуло сразу.
2.
На танцплощадке в центральном парке культуры и отдыха гремел духовой оркестр, молодёжь танцевала. Здесь не сразу был услышан гул немецких самолётов, разрушающих родные дома. Но среди первых в городе танцплощадка увидела стрелы прожекторов, полосующих темень неба, и попавшую в их свет стаю вражеских бомбардировщиков под разрывами наших зениток. И всё смешалось в парке. Люди, подняв к небу лица, бросились к своим домам, к семьям, к родным и близким, ища защиты, спасения. Но чужая разрушительная сила не щадила ни возраста, ни заслуг, оставляя метки смерти от бомб на домах, улицах, садах, на всём живом…
Паша выбежала в толпе испуганной молодёжи через главные ворота парка. Её дом был недалеко: на улице Кирова, через площадь обкома, второй от угла, во дворе. Она бежала вдоль трамвайной линии, не разбирая дороги, желая только одного – быстрее попасть домой. Белокурые, тщательно уложенные накануне волосы растрепались, рассыпались на пряди, красивое лицо было залито слезами. А город уже горел. Отсветы пожаров колыхали небо зловещими всполохами.
Наконец, девушка увидела свой дом, двор, куда стекались соседи, родственники, ещё не привыкшие скрываться в бомбоубежищах. Паша кинулась к матери, отцу, сёстрам, братьям – все были здесь, все радовались, что живы…
В эту ночь немец больше не появлялся, но прилетел на следующую ночь и последующие за ней. Теперь он бомбил город в одно и то же время, осуществляя свой смертоносный план с немецкой пунктуальностью. Уже казалось, что эти налёты были бесконечны. Жители защищали свои дома, дежурили на крышах: научились тушить пожары и обезвреживать зажигательные бомбы.
С ними дежурила и Паша.
3.
Некоторое время спустя город стали заполнять отступающие части Красной Армии, двигаясь глубже в тыл, на восток. Пройдя через мост, войска дислоцировались по населённым пунктам на левом берегу реки Воронеж и южнее – на берегу Дона.
Сюда же шло днём и ночью гражданское население из занятых немцами западных земель, а затем, смешиваясь с городскими беженцами, растекалось по дорогам левобережья. Люди, потерявшие всё: дом, документы, вещи, а часто и родных, – шли группами и поодиночке. Не имея никаких запасов денег и провианта, они вынужденно покидали свои места, спешно оставляя их. Многоводные реки – сначала Воронеж, затем Дон – казались спасительной преградой от врага.
Также бегом, едва успев захватить из дома во время очередной бомбёжки единственную свою ценность – туфельки – подарок отца на шестнадцатилетие, Паша в толпе испуганных людей спешила из города, в сторону Чернавского моста. Вся её большая семья распалась, потеряв друг друга в этом страшном хаосе отступления. Все знали только одно: встретиться нужно на хуторе Коммунар (50 км от Воронежа, где сейчас находится Нововоронежская АЭС), у живущих там родственников.
Вражеские артиллерийские обстрелы и бомбёжки до неузнаваемости изменили известные Паше с детства районы города. Они горели всё новыми пожарами. Завалы кирпича, осколки стекла, недогоревшие и брошенные крупные и мелкие вещи заполняли улицы и тротуары. Иногда дорога прерывалась, и тогда беженцам приходилось пробираться по одному, ступая по обломкам зданий и растянувшись скорбной цепью. Оригинальный «утюжок» – архитектурное украшение города, был разрушен прямым попаданием в центр здания, и сейчас остов знаменитого универмага могуче возвышался над местом взрыва, напоминая о своей былой величине.
Ещё не осознавая беды до конца, душой Паша чувствовала неотвратимые изменения всей своей жизни и жизни близких и незнакомых ей людей. Но думать об этом было не время – беззащитность перед гибелью окружающего её привычного мира сковывала все мысли, оставляя одно единственное желание: «Быстрей, быстрей уйти из этого ужаса…»
Но так думали не все. Паша замечала, что на старых и новых пожарищах появлялись человеческие фигуры, они безбоязненно двигались по разрушениям, осматривая найденные вещи и собирая их в узлы и мешки. Вот двое мужчин тащат, надрываясь, старинный рояль. Мародёры. «Кому – война, кому – мать родна», – пришла ей на ум когда-то услышанная от отца пословица.
Перед мостом людской поток расширился, вливая в сплошную массу иногородних всё новые группы городских обездоленных, которые стекались ручьями из разных частей большого города и неминуемо попадали к месту переправы через реку. Попала в это общее движение и Паша. Ей повезло, она довольно быстро преодолела людской водоворот, едва не смявший её в начале моста.
И вот, наконец, под ногами мост! Паша в числе других оказалась в плотной колонне беженцев, держащих путь так же, как она, на спасительный левый берег Дона. Справа и слева от неё молча шли люди, неся сумки или узлы с вещами. Многие из них вели и держали на руках маленьких детей. Паша вглядывалась в их лица, пытаясь найти родных, друзей, однокурсников, и не находила. Рядом были незнакомые, озабоченные одной целью люди – быстрее уйти от опасности.
Вскоре мост закончился, и город остался позади. Широкая дорога пошла по посёлку авиастроителей, увлекая вереницы беженцев за собой в сельскую местность. Ещё некоторое время Паше были видны высокие крыши заводских корпусов, но и они также исчезли из вида, уступив место зелёным холмам и низинам. Было заметно, что людской поток постепенно редеет, растворяясь в путанице тропинок к левобережным хуторам и деревням. Увеличилось количество военных и гражданских машин.
Паша, уставая, старалась держаться около двух женщин, видимо, сестёр, которые заботливо отнеслись к ней, одиноко шагающей в толпе. Вскоре им, пропуская автомашины, пришлось сбиться на обочину дороги и двигаться по пыльному густому бурьяну, обдирая до крови ноги.
Кажется, что силы совершенно покидали Пашу, когда женщинам удалось остановить попутную грузовую машину, куда они с трудом втиснулись втроём, и от этого были рады безмерно. На ней и доехала Паша до дальнего хутора, утонувшего в лесах и песках Придонья. Все трое сердечно распрощались, и женщины двинулись дальше, до станции Колодезная. Больше Паша с ними никогда не встречалась, но помнила всю жизнь.
4.
Маленький деревянный домик тёти Жени шумел многими голосами: родные наконец-то встретились в пока безопасном месте. Здесь только не было двух младших сестричек Паши – пятнадцатилетней Аси и четырнадцатилетней Раечки. Никто не знал, что с ними будет дальше. Сейчас же хотелось только спать, казалось, что, лишь выспавшись, можно будет осознать масштабы происходящего.
Хутор находился на низменном берегу Дона и был совсем небольшой, в десяток домов, вольно расположившихся по усмотрению хозяев на открытом месте. В центре на зелёной лужайке, поросшей мелкой бархатистой травой, украшенной голубеющей мятой, находился колодезь-журавль, питающийся родником. Его длинная жердь была видна издали как опознавательный знак.
Следующее утро встало солнечным, обещая жаркий день. Такая погода в мирное время обрадовала бы горожан, приезжавших сюда отдыхать. Но сейчас здесь всё воспринималось по-другому, как менялся и весь сельский уклад жизни: по реке, включая берег, проходила фронтовая полоса противостояния.
На хуторян потянуло незнакомым им запахом армейской каши. Местность наполнилась новыми звуками. Стало известно, что ниже по течению реки ночью разместилась наша воинская часть.
Вдруг, внезапно для всех, раздался взрыв артиллерийского снаряда, затем другой. Стреляли с другого берега Дона… Всему населению хутора стало ясно, что правобережье уже оккупировано немцами и, возможно, уже и город тоже был в их руках. Но город ещё не сдался, как узнали позже, за него шла кровопролитная борьба, в которой участвовал средний брат Паши, Василий, только что добровольцем ушедший на фронт.
Немцы вели прицельный огонь по хуторскому колодцу, не давая никому набрать воды. Через некоторое время на плохом русском через громкоговорители из-за реки зазвучало: «Рус, Иван, сдавайся!». Потом раздались русские песни и снова: «Рус, Иван, сдавайся!». Так продолжалось весь день.
Ночью с немецкой стороны запускались осветительные ракеты, которые, зависая над водой реки и отражаясь в ней, усиливали эффект освещённости. Было светло, как днём. Кто-то из сельчан попытался пробраться с ведром к колодцу и был убит осколком разорвавшегося снаряда. Немец пристрелялся, и больше никто не выходил на поляну, а воду стали набирать из дальних родников в лесу за хутором.
Так прошло несколько дней неопределённого ожидания. Обстановка не менялась. Начались тихие, моросящие дожди.
В доме тёти Жени было тесно, чаще лежали, кто где пристроится. Неизвестность тягостно отражалась на каждом. Выходили на улицу осторожно и только по необходимости, создавая видимость необитаемого дома со стороны реки. Говорили мало. Десятилетний брат Паши Миша, разведав обстановку, принёс новость, что расположившаяся недалеко воинская часть готовится дать отпор немцам и ждёт артиллерию.
Немного обсудив то, что поняли, решили спасать Пашу, а для этого прежде всего её необходимо было спрятать. Прятать, кроме леса, было негде. И поздней ночью, когда немцы освещали своими ракетами всю окрестность, мама Паши, собрав узелок с варёной картошкой и огурцом, вывела дочь в лес, подальше от дома. Они нашли ствол поваленного дерева, и Паша присела, накрывшись маминой кофтой и зонтиком. Мама должна была уйти, и Паша осталась одна. На рассвете к ней прибежал Миша, принёс хлеб, сказал, что мама куда-то ушла, и убежал.
Дождь нудно сеял, в лесу всё набухло от влаги. Зонт уже почти не спасал, и Паша вся промокла. К полудню пришла мама. Она сказала, что Паше надо быстро уходить с хутора: готовится к отходу последний эшелон с оборудованием авиационного завода, надо попробовать в него попасть. Паша переоделась в старую бабушкину одежду, мама измазала её лицо сажей, повязала голову по-старушечьи выцветшим платком, превращая в дурнушку, и они стали пробираться в сторону завода.
Мама быстро вела дочь какими-то перелесками, огородами, не миновали и дорогу с попутным транспортом. Часа через четыре беспрерывного хода они оказались на окраине посёлка авиастроителей. Мама быстро двигалась в нужном направлении, своим поведением добавляя дочери уверенности и сил. Вскоре они подошли к заводу, где формировался железнодорожный состав. Длинный хвост готового к отправке товарняка торчал из ворот, не войдя на заводскую территорию, вокруг суетились люди. Тревога витала в воздухе, все спешили. Состав должен был отправиться с минуты на минуту.
Мама подошла с Пашей к пожилому солдату у последнего вагона и попросила его взять в вагон свою больную старшую сестру. Солдат искоса взглянул на них и отрицательно помотал головой. Она ещё некоторое время находила какие-то слова убеждения, потом достала из-за пазухи завёрнутые в носовой платочек деньги и протянула ему. Он без раздумий взял их и кивнул Паше. Мама сквозь слёзы быстро прощалась с дочерью. Оторвав её от себя, она вложила ей в руки узелок – что-то на первый случай из еды и с адресом своей двоюродной сестры в г. Куйбышеве. Паша с трудом протиснулась в слегка приоткрытую для неё дверь вагона, в его тёмную и тёплую, пахнущую скотом, внутренность. Поезд, как бы дождавшись этого, тронулся с места и пошёл медленно, тяжело. Его путь лежал в г. Куйбышев, куда и направлялось технологическое оборудование для организации предприятия по производству самолётов для фронта. Это был последний железнодорожный состав из Воронежа. Как только он прошёл мост, красноармейцами были уничтожены сначала недавно действующие корпуса авиационного завода, а затем и сам мост. Стратегические объекты не должны были достаться врагу.
Поезд шёл почти без остановок. Паша, как мышка, тихо сидела в вагоне. Рядом мирно жевали с одной стороны коровы, с другой хрустели привязанные к стойлам лошади. Завод, эвакуируясь, спасал не только своё основное производство, но и вспомогательное, увозя в безопасное место и поголовье ценного племенного стада.
Неизвестно, о чём думала Паша и что испытала там, в последнем заводском товарняке. Возможно, она плакала. Ведь так тяжело в её возрасте, лишившись поддержки родителей, своего дома и привычных друзей, без документов, личных вещей, остаться одной, сразу став взрослой. Наверное, вспоминала свой строительный техникум, и даже ненавистная ей раньше геодезия сейчас казалась интересной и нужной наукой, вспомнился, наверное, и её непростой коллектив ансамбля народных инструментов им. Андреева, где Паша пела и играла на домре, гитаре. Наверное, за эту дорогу она мысленно прощалась со своими друзьями, с техникумом, со своей тайной мечтой стать актрисой, певицей – ведь она обладала музыкальным слухом и голосом – природными данными, которые ей передались от мамы и отца. И, конечно, она боялась. Но, несмотря на это, Паша чётко поняла, что ей обязательно надо выжить.
И она выжила. Мама снова, второй раз, подарила ей жизнь.
