Свою срочную службу в Афганистане Андрей БРУДНИК называет работой. Казалось бы, к элитному подразделению спецназа ВДВ, в составе которого он служил, это понятие малоприменимое, но он вкладывает в него многое: и военные будни день за днём, и ответственность за дело, которое ему доверили, и свой вклад в результат этого дела.
Андрей отправился в Афганистан без страха, как сам говорит, с юношеским задором, уж очень хотелось испытать себя. В родном Комсомольске-на-Амуре имел звание кандидата в мастера спорта по дзюдо, совершал прыжки с парашютом. Мечтал о небе. Но в Борисоглебское военное лётное училище, куда отправился после окончания школы, не прошёл по конкурсу. Новые друзья, которым тоже не повезло, позвали к себе в Новосибирск, и он решился. Год проработал сборщиком-клёпальщиком летательных аппаратов на Чкаловском авиационном заводе. Из Новосибирска и призвался в армию.
На карантин попал в Бийск с перспективой распределения в десантные войска и местом службы в горячей точке. Но сначала было учебное подразделение в узбекском Черчике. Здесь призывников тренировали по полной программе: марш-броски, рукопашный бой, прыжки с парашютом, в том числе с оружием. Если бы их так не готовили, уверен Андрей, погибших в Афганистане было бы намного больше. А тогда мальчишки торопили время. Учебка надоела, хотелось поскорее на место событий. О самих событиях, исходя из скудной информации, они имели представление очень приблизительное.
То, что по ту сторону границы идет настоящая война, Андрей понял лишь приземлившись вместе с бойцами своего подразделения в октябре восемьдесят шестого в Кандагаре. Там их ждало распределение по местам дислокации. Андрей в числе тридцати бойцов другим бортом прибыл ещё в один транзитный пункт — Шиндандт, что на другой от Кандагара стороне Афганистана, затем БТРами — в Фарахруд, где стоял батальон спецназа ВДВ. Здесь ему предстояло служить, а в горно-пустынной местности, которая поначалу сильно поразила воображение новичков, работать. В октябре, в момент их прибытия, термометр показывал плюс сорок, летом они ощутили на себе и все шестьдесят. Адаптация и дополнительные тренировки заняли ещё полтора месяца.
Первый же боевой выход группы спецназа, в котором участвовал Андрей, показал: это не геройство, это работа. На вертолётах их выбросили в пустыне, и они, надев рюкзаки, пешком отправились к месту засады. Таких засад на караваны машин, а то и верблюдов с оружием, идущих из Ирана в Афганистан, и с наркотиками, продвигающимися обратно, было потом немало. Случалось, поднимали по тревоге. Бывало, что засада длилась неделю.
— Засада — это тот же бой, — рассказывает Андрей. — Вот идёт караван, как правило, ночью. Главное — остановить пулемётной очередью первую и последнюю машины. Я был пулемётчиком. Командир даёт сигнал трассирующей очередью, и мы открываем огонь. На рассвете собираем оружие или наркотики.
На вопрос, страшно ли было, когда увидел первого убитого, Андрей отвечает: не по себе. Но на войне как на войне. О своей работе спецназовцы так и говорили: идём на войну. А ещё было понятие большой войны, в которой участвовало значительное количество войск и которая могла длиться неделями. В феврале восемьдесят восьмого, когда Андрею оставался месяц до демобилизации, спецназовцы включились в большую войну. Вот здесь-то сердце по-настоящему защемило.
Причиной большого выступления стали данные разведки советской группировки войск о сосредоточении серьёзного числа банд душманов на местности Лашкаргах, где была расположена гидроэлектростанция, питавшая электроэнергией едва ли не весь Афганистан. Сейчас, с высоты времени, он называет ту ситуацию заварушкой, но напряжённый месяц боев в Лашкаргахе помнит, как будто это было вчера. Особенно случай, который чуть было не стал роковым для него и для тех, кого он держал на прицеле.
— Сидим в засаде, разбившись на тройки, — вспоминает Андрей. — Ночь. В бинокли на расстоянии километра видны силуэты людей в одежде душманов, идущих в нашу сторону, причём много — не меньше сотни. Приготовились к бою. Вдруг боец из моей тройки крикнул: «Не стреляйте! Говорят, наши должны вернуться из разведки». Я отправил его к командиру. Пока он бегал, силуэты идущих уже просматривались без бинокля. Я решил: считаю до трёх и открываю огонь. Раз…два (а руки дрожат)…три, пошёл свободный ход курка, секунда до выстрела — и вдруг крики: «Наши идут!». Я им после сказал: «Мужики, ну, вы — счастливчики…».
Он и сам счастливчик, потому что сумел уберечься от пуль, когда душманы, отстреливаясь, пытались бежать прочь от караванов во время засады. В его подразделении погибших не было, но гибель товарищей по оружию он видел. Вспоминает, как одна из групп спецназа, отправившись на задание по наводке информатора из числа местных жителей, попала в душманскую засаду. Вероятно, тот же информатор и сдал их своим. Его группа отправилась на помощь, но подоспела слишком поздно, когда в живых осталась лишь половина бойцов. Они перевезли в безопасное место раненых, а потом в сердцах, говорит Андрей, разгромили весь кишлак. С болью воспринял известие о гибели друзей, которых знал ещё по учебному подразделению.
Андрей Брудник пришёл на войну и демобилизовался в звании рядового. Вернувшись в родной Комсомольск, окончил институт и уже много лет работает на авиационном заводе, последние 16 — начальником аэродромной службы. На вопрос, вспоминает ли ту далёкую уже войну, отвечает: она останется с ним навсегда. Он часто встречается с друзьями-афганцами из организации «Боевое братство», живущими в Комсомольске, бывает вместе с ними в школах и воинских частях. Андрей в деталях может рассказать ребятам об «охотниках за караванами», которых они могли видеть в фильме с таким же названием. Ведь он — один из них.
Валентина АЛЕКСЕЕВА
